Представьте себе газ, но не просто газ, а газ мыслящий и чувствующий. И этот газ под огромным давлением сжимается в неком сосуде. В какой-то момент давление становится настолько большим, что стенки сосуда не выдерживают и разрушаются. Газ с огромной скоростью устремляется в окружающее пространство. Первое чувство этого газа (не забывайте, что он чувствующий) - это ощущение свободы, ощущение огромных пространств, открывшихся перед ним. Газ заполняет собой это пространство, покоряет его, делает подобным себе. "Вот я - сильный, свободный и уверенный в себе, а вот окружающий меня мир, который я должен сделать таким как я" - думает стремительно расширяющийся газ

Но проходит какое-то время, и по мере расширения газ теряет своё давление и охлаждается. И приходит страшный момент, когда газ осознаёт, что это не он завоёвывает окружающее его пространство, а пространство поглощает его, всасывает в себя, растворяет в себе. В прямолинейном движении газа появляется некоторая неустойчивость, турбулентность. Газ словно бы стремится остановить расширение, стремится противостоять поглощающей силе пространства. Перефразируя Ленина ("Верхи не могут, а низы не хотят жить по старому"), можно сказать: газ уже не может мощно и устойчиво заполнять собой пространство, и, одновременно, не хочет быть поглощённым, растворённым этим пространством.

Это формула революции, формула турбулентности. Верхи, находящиеся ближе к центру расширения, руководящая и направляющая сила, уже не могут давить как прежде. Низы, находящиеся на периферии, уже не хотят быть поглощённым окружающим миром. И где-то между ними, внутри них проходит судорога. Остановить движение в никуда, вырваться, преодолеть инерцию расширения - вот общее настроение, которое реализуется в анархии и насилии.

Но сила инерции, сила поглощения огромна и непреодолима. Революционная турбулентность является лишь временной приостановкой всеобщего движения, перебивкой между устойчивостью расширения и устойчивостью поглощения. Газ вновь продолжает расширяться и остывать, не так быстро как раньше, но так же устойчиво и неотвратимо. Он смиряется со своей судьбой. Окружающий мир для него уже не арена действия, не объект приложения своих неиссякаемых сил, а привычная среда обитания, лучший из миров, который не нужно завоёвывать и преобразовывать, с которым нужно слиться, пребывать в нём, стать частью его. Цикл завершён. Тотальность, как всегда, успешно ассимилировала единичность. Внешнее поглотило внутреннее.

Верхам и низам как политическим категориям соответствуют производители и потребители как экономические категории. Производитель - это человек дела, производящий материальные ценности, заполняющий ими окружающий мир и таким образом завоёвывающий этот мир. Потребитель - это человек, потребляющий материальные ценности, произведённые производителем и приспосабливающийся благодаря этому к окружающему миру. Не существует абсолютных производителей и потребителей. В каждом человеке эти качества присутствуют в различных пропорциях.

На раннем этапе капитализма в обществе доминировал производитель. Он определял дух эпохи - стремление европейской цивилизации к безудержному расширению и неограниченной власти. В 20 веке на первое место вышел потребитель. Сегодня именно потребитель диктует производителю свою волю и определяет дух современного общества - иждивенчество и усреднённость.

Одним из главных, если не самым главным событием 20 века, наряду с мировыми войнами и Октябрьской революцией был всемирный экономический кризис 30х годов. Если в предкризисные годы стремительного развития производитель и потребитель находились в состоянии динамического равновесия, то во время кризиса между ними возник непримиримый антагонизм. Потребитель просто перестал потреблять, захлебнувшись своей материальностью. Возникшая турбулентность разрушила динамическую систему экономики и опрокинула общество в хаос.

Рыночная экономика преодолела кризис, повернувшись лицом к потребителю. Бунт потребителя принёс ему огромные дивиденды, сделав его главным действующим лицом экономики. Если до кризиса производитель диктовал потребителю что и сколько покупать, то после кризиса потребитель стал диктовать производителю что и сколько производить.

А теперь вернёмся к самому началу цикла и проследим процессы, происходящие от начала повышения давления до момента разрушения сосуда с газом. Нарастающему давлению противостоят две силы: механическая прочность стенок сосуда и внешнее давление. И то и другое удерживает газ в сосуде при высоком давлении и температуре. Чем толще стенки сосуда, тем успешнее они справляются с этой задачей. Но, если наружное давление почти равно внутреннему, стенки сосуда могут быть не толще и не прочнее листа бумаги. Наружное давление уравновесит внутреннее, и газ останется внутри сосуда, ему просто будет некуда расширяться.

Предводители еврейства использовали первый способ. Столкнувшись с тем, что после интроверсии к Богу еврейский народ перешёл в фазу экстраверсии в мир, раввины пытались удержать "избранный народ" от рассеяния и ассимиляции, создавая вокруг него стену закона, стену ограничений и запретов (увеличение стенки сосуда).

Но спас евреев от ассимиляции второй фактор - нахождение в зоне повышенной религиозности, равносильное помещению сосуда в область повышенного давления. До 1000 года основная масса еврейства жила среди мусульман на Ближнем Востоке. И лишь небольшая часть евреев жила среди христиан в Европе. Никаких крупных переселений евреев с Ближнего Востока в Европу не происходило, как и не было еврейского геноцида со стороны мусульман. Однако сегодня 90% современных евреев - это потомки именно европейских евреев, и только 10% - восточных.

Ближневосточные общины евреев не погибли и не переселились в другие районы. Ислам - религия покорности, слияния с миром, религия усреднённости и покорности. Это область пониженного давления. Еврейские общины, эти сосуды с ещё не окрепшими стенками талмудизма, не выдержали большого перепада давлений и разрушились, а всё их содержание было поглощено мусульманским окружением. Точно также, и именно в этом районе, затерялись десять колен израилевых. Можно сказать, что Ближний Восток не только колыбель, но и могила еврейского народа.

Напротив, христианская Европа в средние века представляла собой похожий на иудейский сосуд католичества, пусть несколько меньший по давлению в нём и значительно больший по размерам. Поэтому, не смотря на средневековые преследования и притеснения евреев христианами, именно в Европе евреи сохранили свою национальную и религиозную идентичность. Религиозная нетерпимость ("Жиды Христа распяли") ничто по сравнению с атеистической ассимиляцией современной Европы. Когда евреи проклинают крестоносцев и инквизиторов они либо лукавят, либо действительно не понимают, что их как народ спас не Талмуд, а высокая религиозность христиан.

Перебивка между двумя стабильными зонами расширения и поглощения представляет собой микроцикл, повторяющий общий макроцикл развития. Этот микроцикл с момента возникновения, выделения из общего макроцикла становится самостоятельным процессом. Если зону расширения можно соотнести с мужским началом, зону поглощения - с женским, то микроцикл соответствует детскому началу, рождающемуся при контакте мужского и женского начал. Мужская сексуальность агрессивна и стремится овладеть пассивной женской натурой. Для мужчины рождение ребёнка становится концом свободы и творчества. Напротив женщина начинается с рождения ребёнка, без него её жизнь пуста и бессмысленна.

Контакт мужского и женского является внешним условием для рождения ребёнка, но само рождение есть процесс внутренний и субъективный. Ребёнок не рожден, а рождается.

В своё время З. Фрейд открыл Эдипов комплекс - ревность мальчика к своей матери по отношению к отцу. Ребёнок любит свою мать уже не только, как мать, но и как женщину, и мечтает устранить отца и занять его место. Ребёнок - это микроцикл, рождающийся на стыке фаз мужского расширения и женского растворения. Он раскалывает макроцикл на две противостоящие фазы. Ребёнок стремится вернуться в мужскую фазу, повторить отца и заменить его собой. Одновременно его тянет к матери, к овладению и покорению пассивной женской природы.

Революционная турбулентность является проявлением Эдипова комплекса в общественном развитии. Революция и революционеры не есть что-то внешнее по отношению к традиционному обществу. Революционный микроцикл рождается на стыке двух фаз макроцикла - активного, волевого начала власти и пассивного, покорного начала народа. Революционер относится к народу, родине не только как к любимой матери, но и как к любовнице, как к объекту приложения своих сил. Он боготворит народ и ненавидит власть. Он встаёт между народом и властью, он защищает народ от власти, но всегда заканчивает тем, что сам становится для народа властью, повторяет власть как сын повторяет отца.

В политологии существует единственная модель расстановки политических сил - линейная (политический спектр). Проводится линия, на линии ставится точка, именуемая центром. Всё, что слева от "центра" относится к "левым", всё, что справа - к "правым". Можно разбить центр на левый и правый центры, левых - на умеренно левых и крайне левых и т.д., но суть данной модели не изменится: это будет всё та же линейная схема, линия, пусть и разбитая на множество отрезков.

Когда в такую схему пытаются вписать реальную политическую жизнь, возникает масса недоразумений и накладок. Центр по ряду вопросов вдруг занимает позицию левее левых или правее правых, правые голосуют как левые и наоборот. Объяснить всё это политическим цинизмом, преобладанием интересов над принципами невозможно.

С одной стороны под правыми понимают консерваторов, а под левыми революционеров. С другой стороны правые ставят на первое место интересы личности, а левые - интересы общества. В результате, в разные периоды развития одни и те же политические силы оказываются одновременно и левыми, и правыми. Например, перед Февральской революцией либеральная оппозиция была левой в своей революционности и правой в своей позиции защиты прав индивидуальности, а царская власть была правой в своём консерватизме и левой в своём принципе преобладания интересов общества над интересами личности. Линейная схема никак не объясняет этих противоречий. Она даже не ориентирована качественно, т.е. непонятно, какое качество нарастает или убывает при перемещении вдоль линии.

Перейдём к объёмной схеме трёх координат: Бога, времени и пространства (Рис.7). Теперь мы видим, что правизна - левизна в смысле консервативность - революционность лежит в плоскости Бог - время, а правизна - левизна в смысле индивидуализм - коллективизм лежит в плоскости Бог - пространство. Некая функция, описывающая политический процесс, может одновременно возрастать в одной плоскости и убывать в другой. И никакого противоречия в этом нет.

Нарастание - убывание одной функции заменяется доминированием одной из трёх функций. В трёхтактном цикле развития возрастают все три функции, но в каждом отдельном такте одна из функций нарастает быстрее других, доминируя над ними. В первом такте это инертность, консерватизм. Во втором такте это изменчивость, революционность. В третьем такте это превращение качественных изменений в количественные, расширение и ассимиляция. Первый такт отличается от третьего как отличается растворённость от растворения и состояние от процесса. Третий такт есть процесс растворения единичного во множественном, отдельного в целом, внутреннего во внешнем. Процесс, который имеет своим пределом и конечной целью состояние растворенности, равновесия, покоя. Теперь стало возможным расположить все политические силы русской революции на кривой трёхтактного цикла.

В нижней части кривой, на восходящем отрезке до точки инверсии располагались анархисты, которые резко противопоставляли индивидуализм коллективизму, духовное материальному. После точки инверсии занимали своё место кадеты и другие либеральные партии, так же ставившие права личности выше прав общества, но делавшие это в контексте материальной западной цивилизации. Если анархия - это уход от материальности в чистую нематериальность, то либерализм - это начало возврата в лоно материализма. И анархисты, и кадеты в своём превознесении личности над обществом были элитарными партиями, идеалистами, оторванными от действительности и от народа и не имеющими шансов на победу.

На другом конце кривой, занимая большую часть третьего такта, располагались эсеры. Они опирались на аморфную крестьянскую массу, во всём шли навстречу ей, потакая уравниловке и коллективизму. Эсеры не вели массы за собой, а сами шли за массами. Выиграв выборы в Учредительное собрание, они не смогли противостоять разгону этого собрания большевиками.

Между кадетами и эсерами, окружённые меньшевиками со стороны кадетов и левыми эсерами со стороны эсеров, находились большевики. Это была партия радикальных интеллигентов, опирающихся на городской пролетариат, партия более элитарная, чем эсеры и более народная, чем кадеты. У них не было не кадетской оторванности от масс, не эсеровской покорности массам. Большевики не противопоставляли себя массам как кадеты и не шли за массами как эсеры. Они вели массы за собой, они управляли массами. Поэтому они смогли захватить власть и овладеть стихией революции.

Традиционно Россию как цивилизацию размещают между динамичным, индивидуалистичным Западом и статичным, коллективистским Востоком. Если идентифицировать место России в трёхтактном цикле, то это будет турбулентная зона между динамичной фазой расширения и статичной фазой растворения. Отсюда вся противоречивость и изломанность русского человека. С одной стороны он обладает ярко выраженными общинными чертами, стремлением слиться во всеединстве. С другой стороны он стремится к безудержному расширению вовне и стремится навязать свои идеалы другим. И, наконец, он пытается вырваться из стремительно развивающегося в небытие процесса вверх, в надмирность. На протяжение всего двадцатого века человечество переходило от фазы расширения в фазу растворения, т.е. находилось в турбулентной зоне и было созвучно России. Недаром именно Россия играла в уходящем веке такую большую роль в истории Земли. Мировые войны, революции, экономические кризисы, гонка ракетно-ядерных вооружений. Турбулентный век начинался господством Запада и заканчивается доминированием Востока.

"В России всегда существовал огромный разрыв между верхами и низами" - констатируют все без исключения историки. Но это констатация состояния общества, а не динамики его развития. Из данного факта можно вывести два противоположных способа устранения разрыва: низам подтянуться к верхам или верхам опуститься до низов. Первый путь - путь Запада, второй путь - путь России.

Во всех странах существует различие между элитой и массами, между законом, устанавливаемым элитой, и поведением масс. В западных странах зазор между элитой и массами, между законом и поведением масс минимален и всё время уменьшается, потому что массы тянутся к элите, к закону, как к некому идеалу, верхней планке. И отсюда законопослушность европейцев и динамизм всей западной цивилизации.

В России между общественной моралью и законом дистанция огромного масштаба. Закон для русского человека не идеал, к которому он стремится, а некая мёртвая абстракция, навязанная ему сверху силой. И это пространство между законом и общественной моралью заполняет …. элита. Вместо того чтобы подтягивать массы до установленного законом уровня, элита сама опускается до уровня масс. "Не можешь выполнить закон, дай мне взятку и я закрою на это глаза" - вот формула деградации коррумпированной российской элиты.

Каждый новый закон воспринимается русским человеком не как руководство к действию, а как источник коррупции, как ещё она кормушка для чиновника. Чем выше планка закона, тем больше места разгуляться чиновнику. Коррупция вырастает из нежелания масс следовать законам и бессилия власти изменить эту ситуацию.

При таком положении дел любая власть в России рано или поздно превращается в косный и коррумпированный бюрократический аппарат. Слабая и безвольная русская элита не руководит народом, а, наоборот, сама идёт за народом, приспосабливается к народу, выполняя все пожелания этого большого ребёнка и, одновременно, живя за его счёт.

Петр Великий недаром пытался вестернизировать российскую элиту, приглашая на руководящие должности немцев, которые благодаря своим чувству долга, дисциплине и честности стали неким железным каркасом для рыхлого русского общества. Двести лет российская элита боролась с русским народом, пытаясь поднять его до стандартов западной цивилизации, но, в конце концов, выдохлась, и сама была поглощена массами в 1917 году.

Ещё меньше у власти продержались большевики. Железная дисциплина партийной элиты, тотальная идеологическая обработка масс, массовый террор на время мобилизовали общество. Но после смерти Сталина в партии не оказалось "немцев", и коммунисты стремительно деградировали до среднего общероссийского убожества.